Он больше не ласкал ее, только развел ее ноги еще шире и вошел в нее резко и глубоко. Он закрыл глаза, стараясь отвлечься от сладкого ощущения ее мягкой плоти, охватившей его плоть. Он вошел в нее легко, она была готова принять его, однако он знал: если он не замедлит темпа, она не получит от этого совокупления никакой радости. Конечно, она сама будет виновата – никто ведь не тянул ее за язык говорить об этой очередной мнимой беременности, но он тут же отбросил эту мысль, едва она пришла ему в голову. Он не думал о ребенке – ни когда припал к ее губам, ни когда она судорожно изогнулась вверх, крича от наслаждения. Он улыбнулся, погружаясь в нее опять, еще настойчивее, резче, и она протолкнула его еще глубже и принялась гладить руками его спину в такт его ритмичным движениям.
– Я люблю тебя, – проговорил он, достигнув вершины наслаждения.
Когда он опустил голову, тяжело лежа на теле Чессы, она шепнула ему на ухо:
– Ты говорил Меррику и Ларен о каком-то замысле. В чем он состоит?
– Я хочу построить для себя отдельную усадьбу, – сказал Клив Варрику. – Я хочу поставить ее к югу от озера, в том месте, где есть много пологих холмов, долин и цветущих лугов. Я с детства помню тамошний водопад и особенно яркую зелень растущих там деревьев и кустов. Еще я припоминаю, что там было много валунов и почва вокруг них была вся устлана густым, пышным мхом. На востоке там есть достаточно ровной пахотной земли, на которой можно выращивать хлеб. Возможно, некоторые из твоих людей захотят поселиться там вместе со мной. В конце концов они научатся быть верными мне, ведь ты, я знаю, хочешь именно этого.
– Разумеется, мои люди будут преданы не только мне, но и тебе, моему сыну, – сказал Варрик – Игмал уже сейчас готов умереть за Кири. Твоя дочь очень похожа на тебя, Клив, похожа во всем, кроме разных глаз и шрама. Я бы хотел, чтобы ты рассказал мне о ее матери. Она умерла при родах?
Клив ничего не ответил, только отрицательно покачал головой.
– Когда ты был маленьким, тебе очень нравилось то место, которое ты мне сейчас описал. Ты проводил там много времени.
– Да, я был совсем мал, когда меня чуть не убили, – тихо сказал Клив и замолчал, глядя на огонь в очаге. В воздухе витал крепкий аромат свежесваренного меда. Его сделала Кейман. Этот хмельной напиток получался у нее таким же вкусным, как у Утты. К его запаху примешивался запах горячей утренней каши и пчелиного меда, который собрала Аргана. Наконец Клив заговорил снова:
– Когда я вспомнил все, я решил, что это ты, мой отчим, пытался убить меня. Теперь я знаю, что это не так.
Варрик протянул к огню ноги, обутые в черные кожаные сапоги. Штаны у него тоже были черные, такие же, как и сшитая из мягкой тонкой шерсти туника с пышными рукавами. Он долго молчал, потом сказал:
– Я знаю, кто пытался убить тебя. У меня с самого начала не было сомнений в том, кто это сделал, потому что никому другому твоя смерть была не нужна. Но я надеялся, что ты не станешь спрашивать меня о нем. Мне не хотелось бы причинять тебе новую боль.
– Кто это был?
Варрик посмотрел в глаза своему сыну:
– Я знаю, тебе будет горько узнать правду. Это был Этар, твой брат. Ему тогда было четырнадцать. Он посмотрел на твои глаза и понял, что ты не сын его отца, что ты произошел от моего семени. Он сообразил, что ты мой сын. Девочки так ничего и не заметили, но Этар разгадал правду. И с этой минуты он возненавидел тебя так же, как ненавидел меня.
Клив отшатнулся, как от удара.
– Нет, – прошептал он хрипло, – нет, только не Этар! Я так любил его, я его боготворил! И он никогда не показывал мне, что он меня не любит. Никогда.
– Да, он хорошо скрывал свои чувства. Он попытался убить тебя очень скоро после того, как узнал правду. Полагаю, меня он хотел убить еще больше, чем тебя, но это было ему не по силам. Благодарение богам, с тобой у него тоже ничего не вышло. Несмотря ни на что, ты остался жив. Мне жаль, что тебе пришлось пятнадцать лет провести в рабстве. Я не могу себе представить, как ты жил все эти годы и сколько ты выстрадал. Думаю, эти пятнадцать лет оставили на тебе много шрамов, Клив, – не только тот, что рассек твое лицо, но и другие, которых никто не может увидеть. Но теперь все это позади. Ты вернулся домой. Здесь ты в безопасности.
Клив молчал, думая об этих бесконечно долгих пятнадцати годах рабства, о своих хозяевах, мужчинах и женщинах, которые превращали его жизнь в ад, и об одном-единственном добром человеке, старике, который рассказывал ему сказки и кормил три раза в день. Но старик умер, и Клива продали следующему хозяину, оказавшемуся редкостным мерзавцем. Да, за столько лет он многое пережил. Но отец прав: теперь все это позади. Он снова был дома. Варрик сказал, что здесь счастлив в безопасности. Но как же быть с Атолом, который натравил на него убийц? Что ж, надо полагать, Варрик сумеет разобраться с Атолом. Клив поднял голову и посмотрел на отца. Он хотел задать ему вопрос, хотя уже наперед знал, каков будет ответ.
– Мне сказали, что Этар утонул в озере. Это верно? Варрик отвел глаза.
– Да, – ответил он, помолчав. – Так оно и было. Конечно же, Варрик убил его за то, что он сделал с его маленьким сыном.
С тех пор как после многих лет забвения к нему вернулась память, Клив не сомневался в том, кто именно пытался убить его. Он был уверен, что это сделал Варрик, его отчим, и вся его ненависть была устремлена на него. Сейчас он понимал, что ему следовало бы поблагодарить отца за то, что тот отомстил за него, но он был не в силах выдавить из себя слова благодарности. Этар, его родной брат, нет, не родной, а только единоутробный.. Это случилось так давно, Этар был так молод. Да, но самому ему было в ту пору и того меньше – всего пять лет. Он был слишком мал, чтобы стать предметом такой жестокой ненависти и мести. Как же давно все это было! С тех пор прошла целая жизнь. Теперь он даже не мог вспомнить лица своего брата.